Враг мой - Страница 74

Но тут в ночи просвистело копье. Его острый наконечник пронзил грудь Банту меха. Банту мех удивленно опустил глаза, после чего обвел охотников взглядом.

— Один решил за всех.

С этими словами Бантумех упал.

Те, кто стоял вокруг неподвижного тела Бантумеха, ощутили затылками ледяное дыхание табу: Ааква запрещал убийство. Однако никто не осмелился найти оставшегося без копья, никто не вырвал копье из груди Бантумеха, чтобы узнать, чьим знаком оно помечено. Сам Ухе вырвал копье из груди убитого и воздел его над головой.

— Все видят, что Ааква сказал свое слово!

И Ухе бросил копье в костер. Если на древке копья было чье-то личное клеймо, то у всех на глазах оно превратилось в пепел. Среди охотников пробежал ропот, что то было клеймо самого Ааквы.

Кто-то из охотников издал крик торжества, его подхватили остальные, и всеобщий вопль заглушил рокот барабанов смерти. Все поклялись в верности Ухе и новому Закону Войны Ааквы. Старейшины разбрелись от костра в разные стороны, чтобы оповестить о новом Законе свой народ, а охотники ушли готовиться к грядущим нелегким временам.

Ночной воздух снова наполнился рокотом барабанов смерти. Ухе остался у костра один, не считая охотника по имени Консех, присевшего на корточки у огня. Консех сплел пальцы, ибо не держал копья, а лицо его ничего не выражало, ибо скрывало то, чего не следовало предавать огласке.

— Хочу задать тебе один вопрос, Ухе.

— Спрашивай, Консех.

— Когда Ааква обращается к тебе, чем ты его слышишь: головой, сердцем, брюхом?

Ухе посмотрел на охотника. Жрецу Ааквы привиделось, что божьи табу превратились в призраков, зловеще танцующих у охотника над головой.

— Ты дерзишь, Консех.

Охотник встал, и видение исчезло.

— Это не дерзость. Мир в моей душе требует ответа. Новые законы Ааквы все мы слышим сердцем и брюхом.

— Ты оспариваешь новый Закон, Консех? Охотник замахал руками и ответил жрецу Ааквы:

— Я не стану спорить с тобой, ибо Бог Дневного Света обращается ко всем нам, и голос его нельзя заглушить. Но такой закон мог бы предложить любой из нас.

Слуга Ааквы уставился в огонь. Смертоносного копья уже нельзя было различить в куче пылающего хвороста.

— У меня нет для тебя ответа, Консех. Консех проводил взглядом других охотников, шедших готовиться к войне.

— Посмотрим, как поступят охотники, когда Ааква перестанет обращаться к их желудкам и голос его снова зазвучит у них в головах.

Охотник ушел от костра, оставив Ухе свой вопрос и свою правду».

Джоанн остановила запись и обернулась к Вунзелеху. Тот вытирал руки.

— Вунзелех, этот Ухе — дикарь. Что делает дикарь в вашем Талмане, на вашем жизненном пути?

Драк убрал медикаменты и долго стоял молча.

— Джоанн Никол, в каждом разделе Талмана, в «Кода», содержится много истин. Через события, описываемые в Преданиях, они раскрываются одна за другой. Постигающий Талман самостоятельно находит истины, наилучшим образом служащие его собственной талме. Для меня Ухе — первый за всю историю моей расы, кто встал и сказал «Бог не прав!» Совершив этот поступок, он взвалил на себя всю тяжесть последствий.

Шаги драка смолкли; Джоанн, надев халат, продолжала слушать историю злополучного жреца из Мадаха — отравленной земли.

«Ухе шел, смотрел на небеса и обращался к свету красных облаков:

— Ааква, если Ты существуешь и если Ты — Бог, то почему Ты так играешь с Тобою созданными?

Ухе пришел к своим воинам, и те приветствовали его в доказательство истинности видения о новом Законе Войны».

«... Почему. Ты так играешь с Тобою созданными?»

Джоанн нажала кнопку «стоп», ощутив смутную тревогу. Страх? Нет, чувство вины, в котором она не могла разобраться.

Как часто люди задавали вопрос Ухе? Когда его в последний раз задавала она сама?

... Тело Маллика на циновке; загорелые лица рыбаков, их глаза, выражающие сострадание, но одновременно требующие не унывать, проявить силу духа.

Ради себя и неродившегося ребенка Маллика...

Ухе был древним, чужеродным существом, гермафродитом, дикарем, полным суеверий, каннибалом. Однако этот образ затронул какие-то струны в душе Джоанн. Она сочувствовала отчаянию Ухе, его гневу, надежде, пожирающему его чувству вины. Что руководило Ухе — беды племени маведах, горе утраты ребенка? И так ли это важно?

Ухе испытывал чувство вины перед архаичным богом солнца. А она? Ведь она так никогда и не узнала, как зовут его... ее...

— У вас несчастный вид, Джоанн Никол. — Голос принадлежал Венче Эбану.

— У тебя есть дети, Венча Эбан?

— Нет. — В ответе драка прозвучала боль, неизжитая печаль. — После рождения моего единственного ребенка, Хируода, у меня удалили... органы размножения. Хируод погиб в битве на станции Чаддук.

— Прости.

Венча Эбан немного помолчал.

— А у вас есть дети, Джоанн Никол?

Она отвернулась и закрыла глаза.

— Больше не хочу разговаривать.

.. Каннибал из Мадаха.

На протяжении нескольких дней подряд Джоанн слушала и слушала «Кода Овида». В снах ей являлся Ухе, и она шла следом за древним инопланетным созданием по его кровавой тропе из Мадаха, по землям, подлежавшим завоеванию и наречению Синдие.

Еще она видела Ухе, взирающего на старейшин Маведах, обгладывающих косточки его Леуно...

Она просыпалась от собственных воплей, а иногда — в слезах.

И снова слушала ту же самую историю, при этом закрывая глаза, и ждала погружения в сон, чтобы снова увидеть лицо Ухе.