Враг мой - Страница 46

Поразительно, какое пламя способна раздуть искорка надежды: огонь разгорается и в конце концов сжигает отчаяние. Был ли это корабль? Неизвестно. А если был, тогда что он делал — стартовал или совершал посадку? Неизвестно. Если стартовал, то мы с Заммисом пойдем в неверном направлении. Однако противоположное направление ведет в открытое море. Была не была. Весной мы отправимся в путь туда, за лес, посмотрим, что там делается.

Зима промчалась быстро; Заммис трудился над палаткой, а я заново изобретал сапожное ремесло. На змеиной коже я обвел углем контуры наших ступней и после кропотливых экспериментов установил, что если прокипятить змеиную кожу с похожими на сливу плодами, то она становится мягкой и чуть клейкой, как резина. Если уложить такую кожу в несколько слоев и хорошенько просушить под гнетом, то получалась прочная, упругая подошва. Наконец ботинки для Заммиса были готовы, и тут выяснилось, что надо начинать все сначала.

— Маловаты, дядя.

— То есть как маловаты?

— Жмут. — Заммис неопределенно ткнул себе под ноги. — У меня уже все пальцы скривились.

Присев на корточки, я ощупал сквозь ботинки ноги малыша.

— Ничего не понимаю. Ведь с тех пор как я снял мерку, прошло дней двадцать, от силы двадцать пять. Ты уверен, что не шевелился, пока я обводил ступню углем?

— Не шевелился, — мотнул головой Заммис.

Я наморщил лоб, затем распрямился и скомандовал:

— Встань-ка, Заммис.

Драконианин встал, я подошел ближе и прикинул: макушка Заммиса доставала мне до середины груди. Еще каких-нибудь шесть — десять сантиметров, и он сравняется ростом с покойным Джерри.

— Снимай башмаки, Заммис. Я тебе сделаю другую пару, побольше размером. А ты уж старайся расти помедленнее.

Заммис раскинул палатку внутри пещеры, в палатке разложил пылающие угли, затем принялся натирать кожу жиром — для водонепроницаемости. Драконианин здорово тянулся вверх, и мне пришлось повременить с его обувкой: сошью, когда буду наконец твердо знать нужный размер. Я пытался экстраполировать, обмеряя каждые десять дней ступню Заммиса и мысленно продолжая кривую роста до самой весны. Получалось что-то немыслимое: по моим прикидкам, когда стает снег, ноги у малыша станут каждая с десантный транспорт. К весне Заммис достигнет полного роста. Старые летные сапоги Джерри развалились еще до рождения Заммиса, но «развалины» их я сохранил. Снял с подметок мерку и решил уповать на лучшее.

Я возился с новыми башмаками, а Заммис присматривал за обработкой палаточной кожи. Но вот драконианин перевел взгляд на меня.

— Дядя!

— Что?

— Бытие первично?

— Так утверждает Шизумаат, — ответил я, — у меня нет оснований сомневаться в его выводах.

— Но, дядя, откуда мы знаем, что бытие реально?

Я отложил заготовки, посмотрел на Заммиса и, сокрушенно хмыкнув, вернулся к шитью.

— Поверь мне на слово.

— Но, дядя, — недовольно возразил драконианин, — это ведь будет не знание, а вера.

Я вздохнул; мне припомнился второй курс в университете: компания сопливых лоботрясов в тесной дешевой квартирке экспериментирует со спиртным, успокоительными таблетками и философией. Заммису чуть побольше земного года, а он уже превращается в зануду интеллектуала.

— Чем же плоха вера?

У Заммиса вырвался сдавленный смешок.

— Да что ты, дядя! Вера?

— Иным она помогает в сей юдоли.

— Где?

Я почесал в затылке.

— В сей юдоли, то есть в жизни. Кажется, Шекспир.

— Этого в Талмане нет, — нахмурился Заммис.

— И неудивительно. Шекспир был человеком.

Заммис встал, подошел к очагу и уселся напротив меня.

— Он был философ, такой, как Мистаан или Шизумаат?

— Отнюдь. Он писал пьесы — все равно что рассказы, только их надо разыгрывать.

Заммис потер подбородок.

— А ты помнишь что-нибудь из Шекспира?

Я поднял палец.

— «Быть иль не быть, вот в чем вопрос».

Драконианин отвалил челюсть, после чего кивнул.

— Да. Да! Быть иль не быть, вот уж действительно вопрос! — Заммис всплеснул руками. — Откуда мы знаем, что за пределами пещеры ярится ветер, если нас там нет и мы этого не видим? Бушует ли море, если нас нет на берегу и мы ничего этого не наблюдаем?

— Конечно, — уверенно сказал я.

— Но, дядя, откуда нам это известно?

Я покосился на драконианина.

— Заммис, ответь-ка мне на один вопросик. Истинно или ложно следующее суждение: «Все, что я сейчас говорю, неправда»?

Заммис похлопал веками.

— Если это неправда, значит, суждение истинно. Но... если оно истинно... суждение ложно, но... — Заммис опять моргнул, потом возобновил прерванное занятие — принялся втирать жир в палатку. — Мне надо подумать, дядя.

— Подумай, Заммис.

Он размышлял минут десять, затем проговорил:

— Суждение ложно.

Я улыбнулся:

— Но ведь суждение именно это и утверждает, а следовательно, оно истинно, однако... — Разгадки я ему не раскрыл. Ох, самодовольство, ты ввергаешь в соблазн даже праведников.

— Да нет же, дядя. Суждение в данном конкретном контексте бессмысленно.

Тут уж я пожал плечами.

— Понимаешь, дядя, это суждение исходит из предпосылки, будто существуют некие мерила истинности и ложности, самоценные и не зависящие от всех иных критериев. По-моему, в Талмане логика Луррвенны высказывается по этому поводу однозначно, и если приравнять бессмысленность к ложности, то...

— Да, тут такое дело... — вздохнул я.

— Понимаешь, дядя, прежде всего надо условиться о том, в каком контексте твое суждение имеет смысл.